Когда скорая не может доехать. Фельдшер — о самой экстремальной медицине

Получить вызов из одного конца района в другой было делом обычным. За месяц земля пропиталась водой, а первый ноябрьский морозец сделал каждую рытвину просёлочной дороги непреодолимой западнёй даже для проверенной временем (им же и убитой) "буханки". Расстояние в пятьдесят километров считалось средним, бывало и больше.

Но разбитые дороги в этот раз особенно злорадствовали над бригадой, вынуждая врача и фельдшера чаще покидать машину и дружно, в раскачку помогать "буханке" выбираться из очередного сюрприза, состоящего из грязи и воды, залитых в скользкую глинистую яму.

— Так и не успеем когда-нибудь, — фельдшер посмотрел на врача.

— Долго ещё ехать? — Согласен, — молодой врач запрыгнул в кабину и посмотрел на водителя.

— Если не сломаемся. — Такими темпами не меньше часа, — водитель закурил. А если сломаемся — то никогда.

***

Выдохнуть распирающий лёгкие воздух становилось всё трудней. Семнадцатилетний юноша уже едва дышал. Болезнь сына и жизнь в отдалённой от районного центра деревне давно научили её, что и как делать, если приступ астмы не купировался привычной "пшикалкой" или небулайзером. Мать колдовала с капельницей, заправляя её последними ампулами с гормонами.

И всегда всё получалось. Она быстро освоила внутривенные инъекции, легко собирала капельницу и всегда имела запас необходимых для таких случаев лекарств. Всегда. Приступ заканчивался. Но не в этот раз.

Отец вернулся, держа в руках несколько ампул преднизолона.

Всю деревню обегал. — Вот. Больше у него нет. Дед какой-то дал. И ни у кого нет.

— Когда ж они приедут? — Давай, — мать вскрыла ампулы и тоже зарядила их в банку капельницы. Говорят: "Бригада едет". Звоню, звоню. А ему совсем плохо, — мать всхлипнула от бессилия.

Отец угрюмо смотрел на синеющее лицо сына и молчал.

Поздоровавшись, он вытер сапоги о половик и прошёл к креслу, в котором сидел юноша. Входная дверь скрипнула, впуская в дом старика, одетого в телогрейку и резиновые сапоги. Затем нащупал на запястье больного пульс, попутно осматривая груду ампул, лежащую в тарелке. Ни у кого ничего не спрашивая, старик повернул сидящего спиной к себе и приник к спине ухом.

— Умрёт, — вернув больного в исходное положение, старик упёрся взглядом в отца.

— женщина оторопела и перестала всхлипывать, выходя из оцепенения. — К…как?

Сейчас. — Не "как" — когда. — Мешать не будешь? Минуты через три, — старик продолжал сверлить взглядом мужчину. Всё равно уже…

Мать прижалась к мужу и опять начала всхлипывать. Мужчина махнул рукой и отвернулся. Затем каким-то ловким движением, как дзюдоист, выполняющий приём, взвалил юношу себе на загривок, вышел на улицу и плюхнул умирающего в стоящую у сарая старую ванну, доверху заполненную холоднющей дождевой водой. Старик вытащил иглу, стоящую в вене больного. Глаза больного дрогнули… и он закашлял.

Розовел лицом, выкашливая из лёгких густую стекловидную мокроту и дрожа от холода. Тут же вынутый из ванны, он продолжал кашлять, стоя на коленях и опершись двумя руками о край всё той же ванны. А может и от вернувшегося вместе с жизнью страха смерти.

***

Ледяную? — В воду? — Никогда про такое не знал. — молодой врач был в полном восторге от услышанного. Надо запомнить.

— Только никогда так не делай. — Запомни, — старик вышел вслед за бригадой на улицу. Договорились?

Вы-то сделали? — А почему?

Потому что мне бояться нечего. — Сделал. Да и возраст не тот, чтоб чего-то бояться. Не то воспитание. Даже если всё получится. А тебя, если что, затаскают. Знаю, как теперь в медицине работается. Не родственники, так начальство. Стандарты нарушил — иди в дворники. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Приказы, наказы, указы. Быдлу какому-нибудь на вызове сказал, что он быдло — опять залёт. Чтоб как роботы. Клиент всегда прав… И всё, чтобы вас в цепи держать. Так и работаете, зашуганные. Чтоб не дай Бог жалоба от какой-нибудь твари. И прав никаких у вас нет.

— фельдшер недоверчиво посмотрел на старика. — А у вас были?

И права были. — Были. И уважение. И почёт был. И рисковали, если надо. И спасали, если было что спасать. Всю жизнь! Знаешь, сколько я врачом на скорой при Советах отработал? Потому что люди в стране были главным богатством, а не газ. И никакой чинуша нам не указывал, как лечить, чем лечить, кого лечить. А сейчас? И врачи не обслугой считались. Хрен с ним, с больным. Главное — карту правильно написать. Всеми доступными и недоступными. А нас учили спасать.

Старик попрощался с бригадой, и "буханка", заверещав коробкой скоростей, тронулась с места.

***

— фельдшер слегка толкнул локтем сидящего рядом врача. — О чём задумался, док?

— Больной у меня был. — Да так… — врач отвлёкся от ноябрьского пейзажа за окном. Потом вспомнил, как моего коллегу за подобное лечение начальство вздрючило. Хотел я его не так полечить, как в алгоритмах предписано.

— Ну и?

Сделал всё, как в рекомендациях прописано. — Ну и не стал рисковать. А вот теперь сижу и думаю: не испугайся я тогда наказания, может тот больной сейчас бы жив был? И карту чуть не перед строем зачитывали с придыханием, так я её хорошо написал.